Посадили на «Площади» сад

Разгадать Чехова…

Чеховская драматургия, похоже, становится одним из талисманов театра «Самарская площадь». И это при том, что Чехова ставить необыкновенно трудно. Из множества спектаклей по его пьесам пишущему эти строки запомнились единицы, а то и просто удачное исполнение роли в той или иной постановке.
Разгадать Чехова дано не каждому режиссеру. Когда-то делался упор на академическое мастерство и технику актеров, емкое, сочное слово. Но желание проникнуть в глубины чеховских характеров якобы «по Станиславскому» породило и массу скучнейших поделок с фальшивыми паузами, патетическими всплесками эмоций и сомнительным глубокомыслием. Особенно не вязались с Чеховым социальные мотивы, без которых в прежние времена ни один спектакль не допускался на театральные подмостки.
Наверное, зерно чеховской драматургии - в абсолютной естественности персонажей и сценических ситуаций. Его герои - самые обыкновенные люди, которые как все смертные любят, ревнуют, мечтают, тоскуют и страдают. В них немало внутреннего благородства, чистоты порывов, которые, увы, не воплощаются в реальных поступках, и это порождает разочарование. Есть стремление к высокому - и невозможность, неумение приложить силы для того, чтобы мечты обрели реальность. Практически каждый чеховский герой - не ходульный типаж, не воплощение некого «изма», а сложная, противоречивая натура.

Собственная концепция

В своем новом чеховском спектакле Евгений Дробышев еще раз продемонстрировал приверженность традиции психологического театра и реалистической манере без особых постановочных «наворотов» и трюкачества. Это безусловно акт доверия режиссера к актерам труппы, так как оставляет их наедине со зрителями, не камуфлируя внешними эффектами возможные издержки их техники.
Несмотря на несколько неожиданное посвящение спектакля «великому итальянскому режиссеру Джорджо Стреллеру», порадовала цельность предложенной Дробышевым собственной, не зашоренной многочисленными аналогами режиссерской концепции «Вишневого сада». Очевидна симпатия Дробышева практически ко всем персонажам чеховской пьесы с присущими каждому из них слабостями, недостатками и причудами. Среди этих людей нет идеальных, безгрешных персон. В спектакле они существуют в предлагаемых самой жизнью обстоятельствах и как бы плывут по течению, не прилагая усилий, дабы изменить что-либо даже перед лицом неизбежности фатального исхода той или иной жизненной ситуации.
Дробышев избегает социальных обобщений, у него нет намерения править суд над кем бы то ни было из персонажей, укоряя кого за чопорность и эгоизм, кого за безволие и неспособность к решительным поступкам, кого за наивность и непрактичность. Очевидно, это предоставляется при желании делать самим зрителям.
Спектакль – как беспристрастное зеркало событий, происходивших в конкретное время – в начале прошлого века, в конкретном месте – в имении, расположенном в южных пределах России. Кстати, зеркало, по замыслу режиссера, – один из важных «смысловых» атрибутов оформления спектакля. В расположенное на сцене зеркало по ходу действия то и дело заглядывают все без исключения персонажи, как бы фиксируя для себя реальность собственного присутствия в этом мире. При этом и характер каждого - как на ладони.
Взаимоотношения персонажей пьесы просты и безыскусственны, на сцене царит удивительная атмосфера приязни и любви. И это не какое-то ничем не оправданное режиссерское решение. Все это присутствует в самой чеховской пьесе - достаточно открыть ее на любой странице.

Актерские удачи

В спектакле на редкость слаженный актерский ансамбль. Ни у одного из исполнителей, независимо от того, является его роль ведущей или не столь значимой для развития сюжета, нет зажатости и явного эмоционального пережима.
Проникновенно и чувственно играет Раневскую Наталья Носова. Ее героиня разрывается между близкими ей людьми и парижским возлюбленным. Не в состоянии до конца осознать весь драматизм утраты имения, «прекраснее которого нет ничего на свете», она пытается пусть ненадолго оттянуть неизбежную встречу с новыми реалиями своей жизни.
Особая удача спектакля – Лопахин в исполнении Олега Рубцова. Интерпретация молодым актером этого ключевого персонажа во многом необычна. Лопахин Рубцова неожиданно мягок и тонок душевно. Преклоняясь перед Раневской и искренне желая ей добра, он поначалу не вполне осознает последствия совершенного по отношению к ней «демарша»: покупку ее имения со старинным вишневым садом. Все произошло как бы помимо его воли, в порыве минутного азарта. Тем не менее это произошло, и к прежнему возврата нет.
В постановочном плане Дробышев все же не преминул воспользоваться входящими в моду техническими приемами: видеоинсталляциями и кинороликами. Аскетичная сценография Дениса Токарева из Ижевска достаточно точно соответствует эпохе, а костюмы Елены Трошенковой – характеру каждого из персонажей.
Сравнение с «Чайкой» - первым чеховским спектаклем театра, явно в пользу «Вишневого сада». Сегодня труппа «Самарской площади» выглядит намного эффектнее и сплоченнее в творческом отношении. «Вишневый сад», пожалуй, лучшая постановка из всего, что довелось увидеть на сцене этого театра. Тем не менее остаются и давние проблемы, одна из которых – недостаточная работа над словом и существенные изъяны актерской дикции. И еще. Евгений Дробышев, как показалось, совершенно напрасно разбавил чеховский текст некой мелодраматической отсебятиной – вложенными в уста некоторых персонажей репликами - очевидно, чтобы подчеркнуть особую теплоту их взаимоотношений да и атмосферы сценического действия в целом.
Фото Сергея КУРОЧКИНА

«Хотелось начать с хорошего»
В 2007 году премьерой поставленной Евгением Дробышевым чеховской «Чайки» открылся долгожданный стационар театра «Самарская площадь» - отремонтированное историческое здание бывшего «Фурора», а затем кинотеатра «Первомайский» на Садовой, 231. «Хотелось начать с хорошего, как в свое время было у Станиславского и Немировича-Данченко. Московский художественный театр тоже начинался с «Чайки», и затем у него все складывалось благополучно», - сказал тогда амбициозный худрук.

Впечатления
Мхатовский «Вишневый сад» я посмотрел в самом начале 1970-х годов. Это была вторая постановка чеховской пьесы, осуществленная в 1958 году Виктором Станицыным спустя более полувека после самой первой легендарной постановки Станиславского и Немировича-Данченко 1904 года. В тот вечер в спектакле были заняты Алла Тарасова – Раневская, Павел Массальский – Гаев, Михаил Яншин – Симеонов-Пищик, Ангелина Степанова – Шарлотта, Александр Комиссаров – Епиходов, Алексей Грибов – Фирс…
Чехова можно ставить в сугубо традиционной, «эпошной» манере, но такой подход, конечно, не единственный, и многие режиссеры предпочитают оживлять действие своими изощренными фантазиями. Конечный результат определяется мерой таланта и вкуса режиссера-постановщика и его команды. Постановка «Вишневого сада» Эдмунтаса Някрошюса 2002 года явилась для меня экспериментом, вместившим и блестящие актерские этюды в лучших традициях реалистического театра, и клоунаду, и даже некую дьяволиаду. Действие сопровождалось множеством трюков, каскадов, неожиданных пластических этюдов. В спектакле ощущалась атмосфера крушения привычного жизненного уклада героев Чехова, но чеховский текст играл в нем как бы вспомогательную роль. Периодически возникала мысль: а при чем здесь Чехов. Блестящим актерам, занятым в спектакле, можно было предоставить возможность раскрыться и на чем-то другом. Но таков уж стиль Някрошюса. Актеры порою действительно «выворачивались» наизнанку. Евгений Миронов - Лопахин пел теноровую арию из оперы «Демон», персонажи издавали неестественные звуки, прыгали на одной ноге... При этом грандиозность режиссерских «наворотов» Някрошюса в моем представлении как-то не вязалась со щемящей простотой Чехова. Создавалось впечатление, что режиссер не вполне доверяет автору и использует пьесу как повод для собственного самовыражения, что его не устраивает правда такая, какая она есть, и ему нужны некие экстраординарные средства ее выражения.
В последние годы, когда выразительные средства классического психологического театра буквально тонут в бездне новаций, а соответствие сценического действия и самого облика персонажей эпохе почитается чуть ли не дурным тоном, ставить Чехова стало значительно проще. Спектакль может получиться любопытным и зрелищным и при этом не иметь практически ничего общего с авторским оригиналом, являя собой по существу некий «параллельный» по отношению к первоисточнику мир. Нечто подобное, на мой взгляд, произошло с «Вишневым садом», поставленным в 2010 году Адрианом Джурджи в Самарской академической драме.Режиссер представил по существу вневременную историю, продемонстрировав свое, во многом парадоксальное видение чеховской пьесы. Ее персонажи оказались людьми, глубоко равнодушными друг к другу, эгоистичными и занятыми собой. Они изъяты из контекста эпохи и соответствующего ему бытового антуража, их вполне можно вообразить и нашими современниками. Может быть, такой подход был связан с космополитизмом Адриана Джурджи - румына по происхождению, местом жительства которого являются Соединенные Штаты Америки. Этот спектакль, в котором к тому же практически отсутствовал и аромат звучащего чеховского слова, назвал для себя реквиемом по чеховскому «Вишневому саду».
 

Число просмотров: 2.