|
 Как человека с легкой руки признают недееспособным и маринуют в психоневрологическом интернате за 1200 рублей в сутки
Писать о недееспособных, находящихся под опекой — неблагодарное занятие. Мало того, что без разрешения опекунов нельзя делать фотографии, так еще и сами опекаемые оказываются под ударом, - в большинстве своем они крайне зависимые люди. Их могут наказать за то, что они нашли в себе смелость пообщаться с журналистами.
Да и не только за это. Их могут наказать по любому поводу. Поэтому образ героя этого повествования — собирательный. Сам материал написан исключительно для того, чтобы каждый мог дать оценку происходящим сегодня в психоневрологических интернатах (ПНИ) процессам, а вовсе не ради «охоты на ведьм». Никому не нужен еще один наказанный чиновник — мы хотим лишь, чтобы жизнь обитателей ПНИ стала чуточку лучше...
Больнее ПНИ
Да-да, именно «клиентами» именуются постояльцы психоневрологических интернатов в сухих отчетах чиновников министерства социально-демографической и семейной политики Самарской области. Соответствующие документы попали на стол члену Совета при Правительстве РФ по вопросам попечительства в социальной сфере Анне Битовой, которая посетила наш регион в начале июля. Открывшаяся глазам визитеров картина не сильно отличалась от того, что можно было видеть там ранее — пять, десять, пятнадцать и более лет назад. В ПНИ, несмотря на современные и благопристойные формулировки, процветает все то же тотальное бесправие, насилие и притеснение слабых. Как другими клиентами, так и персоналом.
Так, например, по словам одного из сопровождающих Анну Битову в рабочей поездке, в ПНИ до сих пор практикуется такая присущая исправительным учреждениям вещь, как карцер. Туда клиента могут запереть против его желания. На 72 часа. Попутно «заколов» аминазином — чтобы с блаженным видом все три дня он пускал слюни и «не рыпался». Такая вот «карательная медицина» все еще существует в XXI веке!
Причины посадки в карцер могут быть самыми разными. Например, один из клиентов оказался в нем за то, что «в неурочное время стирал носки в раковине». Повторяю: речь идет о том, кого в этом учреждении называют клиентом. Стирал носки в раковине. В неурочное время. И загремел за это в карцер на трое суток...
Еще один клиент сидит в карцере в эту самую минуту — его «закрыли» за побег. А побежит ли человек из места, где ему живется хорошо? Разумеется, нет! Бегут обычно оттуда, где условия жизни невыносимы. И ПНИ, похоже, относятся к таким заведениям.
Интернат это не больница
Наверное, нужно пояснить, что в словосочетании «психоневрологический интернат» главным является слово «интернат». Это заведение имеет очень мало общего с психбольницами, в которых находятся пациенты, остро нуждающиеся в медицинской помощи. Хотя, конечно же, все постояльцы ПНИ имеют реальную возможность загреметь и в психушку — например, в качестве наказания. Но большинство из них все-таки подопечные министерства соцдемографии, а не минздрава.
История попадания в ПНИ у всех разная. Здесь есть и дееспособные граждане, утратившие возможность самостоятельно ухаживать за собой, и недееспособные, находящиеся под опекой государства. Все они — получатели государственных пенсий, 75% которой забирает себе «заведение». За постой, так сказать. Остальные 25% пенсии дееспособные постояльцы получают на руки, а недееспособные составляют список желаемого. И если опекун решит, что эти траты обоснованы — человек получит желаемое. Когда-нибудь. Возможно.
Из первых рук
Теперь, наверное, стоит познакомить читателя с Дмитрием. Он — недееспособный. Ему около 30 лет, и дееспособным он никогда не был.
- Родители отказались от меня еще в роддоме — рассказывает мой собеседник, сидя напротив меня в кафе одного из парков Самары. Сегодня у него праздник — его, в числе в прочих, вывезли на несколько часов за пределы интерната, выдали тысячу рублей и предоставили возможность «ни в чем себе не отказывать». Такое случается один раз в год.
- И прямо оттуда я отправился в детский дом, - продолжает Дмитрий, попутно расправляясь с шаурмой, - учился нормально, но в пятом классе мне поставили диагноз «умственная отсталость» и учеба закончилась. Чем это было вызвано — не знаю. Учился я нормально, программу усваивал.
И действительно, несмотря на «недееспособность» и чудовищный провал в образовании, Дмитрий пишет почти без ошибок. А уж в современном мире, где многие выпускники общеобразовательных школ без особых угрызений совести пишут «извени» и «превет», он мог бы прослыть «зубрилой-отличником».
- Затем, когда мне исполнилось 18 лет, меня признали недееспособным, - продолжает он, - привезли в суд, запутали разными вопросами и признали.
- Постой, - перебиваю я, - а какой у тебя диагноз?
- А я не знаю, - отмахивается Дмитрий, - у нас почти никто не знает. Личные дела нам читать не дают, а персонал особо не распространяется об этом.
И с тех самых пор Дмитрий путешествует по психоневрологическим интернатам Самарской области. Он побывал в большинстве из них, и видывал многое. Самым «недружественным» местом в Самарской области он называет Похвистнево. Точнее, расположенный там интернат.
- В Похвистнево самые тяжелые лежат, - говорит Дмитрий, - там нет дверей в комнаты. Везде стоят камеры...
- А почему нет дверей? - спрашиваю я, - это оправдано?
- На все сто процентов, - отвечает Дмитрий, прихлебывая зеленый чай из пиалы, - там лежат далеко не самые сознательные представители человечества. Если им предоставить возможность закрыться, то они могут очень сильно набедокурить. Например, тут же начнут совокупляться, или испражняться по углам. За ними нужен постоянный присмотр — для их же блага.
- Но ведь сотрудников там примерно только же, сколько и постояльцев. Разве сложно следить за каждым при таком количестве персонала?
- Вот уж не знаю, откуда такая информация, но сотрудников там настолько мало, что за «лежаками» (люди, неспособные самостоятельно передвигаться – прим.авт.) ухаживают те, кто может ходить и в состоянии выполнять самую простую работу. Я там бывал, больше не хочу — говорит Дмитрий.
Когда работа в радость...
Сейчас мой собеседник находится в интернате, где вполне сносные условия содержания — по крайней мере, по сравнению с другими подобными заведениями. Постояльцы живут в комнатах по двое, у них есть личные вещи и бытовая техника. А еще они ездят на работу.
- Работа для нас как праздник! - оживляется Дмитрий, когда я задаю ему соответствующий вопрос, — один из фермеров почти каждый день приезжает к нам и набирает 15-20 человек.
Нас привозят автобусом к нему на ферму, где мы до обеда выполняем не сложную работу — фасуем готовую продукцию в мешки или работаем в саду. Потом приезжаем в интернат на обед, и во второй половине снова едем работать. Нам всем очень нравится, да и деньги какие-никакие платят. Можно зайти в магазин и купить себе то, что хочется.
Оплата, конечно невелика — всего 300 рублей в день. Но постояльцам ПНИ не нужно платить за еду и жилье. Поэтому все деньги можно спустить на нехитрые удовольствия.
… и когда в тягость
Тем же, кто по состоянию психического здоровья не способен выполнять такую работу, приходится намного хуже. По словам председателя Самарской региональной общественной организации инвалидов «Общество «Даун Синдром» Ольги Пудовкиной, не совсем адекватно осознающие реальность клиенты ПНИ вовсю эксплуатируются нерадивым персоналом этих заведений.
- Им поручают самую неблагодарную работу, - рассказывает возмущенная общественница о тяжелой жизни обитателей самарских пансионатов, - они выносят ночные горшки, убирают за другими постояльцами, кормят их с ложечки. И они не могут отказаться — потому что они там, в этих интернатах, почти как рабы. Жаловаться некому. Помощи ждать тоже неоткуда. Единственная возможность хоть как-то улучшить положение — это визиты, подобные поездке Анны Битовой. Когда приезжают проверяющие, ничем не обязанные местным чиновникам, люди просто бросаются к ним и жалуются, жалуются, жалуются... На карцер. На то, что сигарет выдают одну пачку на три дня — и это взрослому человеку! Который, по идее, сам вправе решать, сколько ему курить и курить ли вообще. Но он — недееспособный. Поэтому такие вопросы решают за него другие.
Страх и бесправие в Самарской области
По словам Ольги Пудовкиной, пациенты ПНИ запуганы до такой степени, что рассказывают далеко не все, что им приходится пережить в тех стенах. Так, например, отвечая на вопрос о межполовых отношениях, постояльцы самарских интернатов стараются не распространяться. Некоторые подробности их быта выходят за грань добра и зла, озвучивать которые вряд ли захотели бы и вполне здоровые люди.
Так, по словам Ольги Пудовкиной, в других регионах зафиксированы случаи сексуального насилия со стороны персонала ПНИ по отношению к клиентам как со стороны персонала, так и со стороны других постояльцев — ведь там оказываются и бывшие заключенные, которые привыкли жить по тюремным законам. Согласитесь, в таком контексте слово «клиент», которое стараются употреблять в официальных документах чиновники от минсоцдемографии, звучит особенно цинично. При этом бывало, что санитары «грешили» и с мальчиками. До уголовного преследования такие случаи доходят очень редко — ведь жертвы не только запуганы, но и находятся в полной зависимости от подонков, которые пользуются своим положением.
Хотя, надо признать, сейчас ситуация в этом плане изменяется к лучшему — пансионаты оборудуются камерами наблюдения, через которые можно следить за тем, как персонал исполняет свои обязанности. Но ведь камерами, как ни крути, невозможно охватить всю территорию. В любом случае, останутся укромные уголки, куда электронный глаз не заглядывает. И что там будет твориться — одному богу известно...
А еще в ПНИ нельзя беременеть. Совсем. Вне зависимости от того, дееспособна будущая мать или нет. Если так все же случится — беременную потащат на аборт. И никаких исключений!
Борьба за клиента
Как известно, в бизнес-среде принято бороться за своего клиента. Ведь именно это гарантирует общий успех коммерческого предприятия. И именно таким видится подход местного чиновничества от «соцразвития», которые стараются всеми силами увеличить число постояльцев ПНИ.
Зачем? Ответ прост — ради финансирования. Согласно документам, которые были предоставлены Анне Битовой во время ее рабочей поездки, на каждого клиента психоневрологического интерната бюджет Самарской области тратит около 1200 рублей в сутки. При этом, судя по отчетам, на питание отводится около 180 рублей, и еще около 18 рублей тратится на лекарства. Куда уходит остальная тысяча — вопрос.
Нехитрая арифметика, доступная даже большинству клиентов ПНИ, показывает, что каждый постоялец «приносит» своему учреждению 365 тысяч в год. А их в пансионате проживает сотни. Значит, пансионат, насчитывающий две сотни постояльцев, получает 73 миллиона в год. Куда уходят эти деньги? Вопрос. Еще раз замечу, что в эту тысячу не входят лекарства и питание. А еще у всех постояльцев удерживается 75% пенсии, в среднем около 9000 рублей в месяц. Что, конечно, погоды не делает — по сравнению с 1200 рублями в день, которые выделяются из бюджета.
Вот и бьются чиновники за каждого постояльца, записывая в «недееспособные» всех, кого только можно. Всеми правдами и неправдами. Что интересно, получить дееспособность можно, по словам некоторых недееспособных клиентов ПНИ, всего за 5000 рублей! Именно такая сумма, по их словам, позволит обрести все гражданские права и обязанности тому, кто очень сильно захочет вырваться из радушных объятий психоневрологического интерната. Но это уже совсем другая история...
Комментарии
Александр Ворсунов, старший юрисконсульт ООО ЦПП «Потенциал»:
- По закону, круг лиц, которые могут обратиться в суд с заявлением о признании гражданина недееспособным, довольно широк: это и члены его семьи, и близкие родственники, и органы опеки и попечительства, и медицинские учреждения. При этом в заявлении, поданном в суд, должны быть изложены доказательства, что у гражданина имеются психические расстройства, вследствие которых он не может понимать значение своих действий или руководить ими.
Например, справки о том, что гражданин состоит на учете в психиатрической клинике, выписки из истории болезни с диагнозом, позволяющим предположить наличие психических заболеваний и т.д. Только в случае наличия таких доказательств суд должен принять решение о назначении судебно-психиатрической экспертизы по делу. Следует помнить, что в силу действующих норм Гражданско-процессуального кодекса РФ, ни одно доказательство не имеет приоритета перед другими, так что даже наличие положительного заключения экспертизы, подтверждающего наличие психического заболевания, не означает, что суд автоматически должен вынести решение о признании недееспособным.
Такое решение можно вынести лишь в случае совокупности собранных доказательств по делу. А уже после вступления такого решения в законную силу органами опеки и попечительства будет решаться вопрос о назначении опекуна. Как правило, опекунами назначают близких родственников гражданина, а в случае отсутствия таковых – иных граждан, либо недееспособный передается под надзор в специализированные учреждения.
Елена Симонова, дееспособная жительница одного из интернатов:
- Я очень боялась проиграть суд, ведь то, как я жила раньше — это было ужасно. Нас не учили, и у меня не было никакого образования. А теперь, после признания меня дееспособной, я учусь в школе. Пенсию получаю, сама решаю множество вопросов, которые раньше решали за меня. Конечно, я сожалею, что упустила много времени, будучи недееспособной. Сейчас сложно загадывать, что будет дальше. Нужно сначала окончить школу. После признания меня дееспособной существенно изменилось и отношение персонала. Да, я осталась жить в интернате, так как не могу обслуживать себя самостоятельно, но у меня теперь своя комната. А раньше у меня ничего не было, и даже было время, когда мы, три девочки, жили в одной комнате с тремя мальчиками…
Дееспособность это сплошные плюсы, и я очень рада, что смогла ее получить.
Мария Островская, директор благотворительной организации «Перспективы» г. Санкт-Петербург, клинический психолог:
- Власти очень обеспокоены положением дел в психоневрологических интернатах. Многие говорят о том, что реформы необходимы, но никто толком не говорит о том, как именно это сделать. Сейчас там абсолютно неприемлемая жизнь. Но и что из себя представляет альтернатива — тоже пока не понятно. Сейчас при правительстве РФ создается рабочая группа, которая должна разработать концепцию реформирования интернатов, так называемую интернат-замещающую технологию. Потому что интернаты это вообще не решение проблемы сопровождения людей, которые не могут жить самостоятельно. Почти все развитые страны уже отказались от интернатов, как формы заботы о таких гражданах. Там реализованы концепции надомного сопровождения и сопровождаемого группового проживания маленькими группами до 7 человек. Нам тоже нужно переходить к таким формам, только пока у нас никто не понимает, как это сделать. Мы сейчас в самом начале пути.
Интернаты, которые отрицают, что у них есть проблемы с качеством жизни людей и соблюдением их прав ведут себя недобросовестно. Даже Правительство признает, что такая проблема есть. Но конкретные чиновники на местах и конкретные директора интернатов могут это отрицать и считать, что у них все в порядке. Они говорят так потому, что либо вообще не думали, как у них живут люди, либо привыкли к такому положению дел и считают его нормой.
Ни современной Конституции, ни конвенции о правах инвалидов, ни закону о социальном обслуживании, ни закону о психиатрической помощи интернаты не соответствуют. Эти неизменные с советского времени формы заботы о людях с ментальной инвалидностью абсолютно не соответствуют тем изменениям, которые произошли в обществе за последние десятилетия. Я бы даже сказала, что это последний оплот советского прошлого. Сейчас мы в самом начале пути. Но я считаю, что если у нас в стране всерьез подойдут к решению этой проблемы и на то будет политическая воля, то за десятилетие мы можем справиться с этой проблемой.
|
|
